3 октября 2017

«Зритель увидит, на каком волоске висит наша медпомощь»: режиссер драмы «Аритмия» и петербургский медик — о врачах в фильме и в жизни

В российский прокат 12 октября выходит «Аритмия» — драма режиссера Бориса Хлебникова о супружеской паре врачей на грани развода. Фильм получил главный приз кинофестиваля «Кинотавр», был показан на фестивалях в Торонто и Карловых Варах. Авторы фильма старались создать правдоподобный медицинский контекст — в работе над сценарием принимали участие врачи-консультанты.

«Бумага» поговорила с Хлебниковым и с основателем Петербургского медицинского форума Сергеем Ануфриевым, чтобы разобраться, почему вместо романтической комедии получилась реалистичная драма о медицине в России, из-за чего «крайними» в фильме оказываются врачи и как часто в такие же ситуации попадают реальные медики.

Борис Хлебников. Фото: kinopoisk.ru

— Изначально «Аритмия» должна была стать романтической комедией (на дискуссии после закрытого показа фильма Хлебников сказал, что ему заказали комедию «выходного дня»). В какой момент и почему изменилась концепция?

Борис Хлебников: Мы решили придумать профессию героям. Наташа Мещанинова, автор сценария, с которой мы писали это всё, сказала: если мы берем какую-то профессию, то надо ее изучать. Мы сначала попросили режиссера-документалиста Анну Моисеенко помочь нам. В течение месяца она просто снимала врачей — в совершенно разных ситуациях: на работе, на каких-то совместных пьянках, в курилке, с детьми и женами, в семье.

Потом мы начали изучать это дело, и у нас появились консультанты — [врачи] скорой помощи из разных городов. Мы также отсмотрели большой документальный сериал, который так и называется: «Скорая помощь». Очень хороший екатеринбургский сериал, в котором операторы ездят с врачами скорой. И это всё нас как-то и увело в совершенно другую сторону.

[Профессию врача выбрали] наобум. Вообще, очень мало осталось, так сказать, узнаваемых профессий. Про огромное количество людей мы вообще мало понимаем, чем они занимаются. Сидит, например, человек в офисе, менеджер — про такого человека очень сложно рассказать. Мы, условно говоря, знаем учителей, врачей… С врачом сталкиваются практически все.

— В вашей жизни врачи играют какую-то особенную роль или до фильма это для вас были посторонние люди?

Б. Х.: Абсолютно посторонние люди, я вообще о них мало что знал.

— Но у вас была какая-то гипотеза, как выглядит профессия?

Б. Х.: Нет, в том-то и дело, что, слава тебе господи, не было. В случае с данным сценарием, мне кажется, очень здорово, что у нас не было задумки делать драму про врачей. Если бы мы придумали какой-то конкретный смысл, то начали бы подбивать те знания, которые получили, под смысл, который уже придумали заранее. Мы бы живые истории живых людей начали подводить под уже придуманный манифест. Манифеста никакого не было, и мы делали всё абсолютно безответственно. Поэтому привело, куда привело. Мне показался очень классным этот опыт.

Мы ткнули во врачей и сразу попали в медицинскую реформу, в сокращение бригад скорой помощи, в то, что они должны отчитываться всё время по рации во время вызова. Там было очень много поворотов. Я, например, не знал, что врач скорой помощи — это тупиковая история. Потому что если ты учился в институте на врача скорой помощи и решил работать в больнице, то тебе надо переучиваться примерно три года. Выходит, что у тебя нет карьеры. Это тоже ложилось на нашего героя.

В случае с данным сценарием, мне кажется, очень здорово, что у нас не было задумки делать драму про врачей. Если бы мы придумали какой-то конкретный смысл, то начали бы подбивать те знания, которые получили, под смысл, который уже придумали заранее

— Что еще вас удивило при сборе материала? Как-то изменилось ваше восприятие профессии?

Б. Х.: У меня было одно серьезное впечатление, и я совершенно иначе посмотрел на работу скорой помощи, поняв, почему она так [негативно] выглядит со стороны. Врачам скорой помощи просто не дают работать. Это невозможно при тех правилах игры, которые задают наши законы.

Второй интересный момент. У нас было пять консультантов, с ними мы обсуждали разные случаи, которые пытались описывать. И у каждого из них по каждому случаю было совершенно, кардинально разное мнение, как это лечить. Это было одновременно смешно и зловеще.

— Сергей, насколько узнаваемы в фильме люди, работающие в скорой помощи?

Сергей Ануфриев: Я работал в стационаре, в приемном покое, общаясь с врачами скорой помощи, среди которых много [моих] друзей. Когда смотрел фильм, было ощущение, что я на работе. Во время просмотра я иногда говорил себе: этого пациента надо обследовать так, сейчас нужно сделать вот эти исследования, здесь нет пневмоторакса, а если бы я приехал на вызов, то начал бы делать это. Настолько [происходит] погружение в реальность, что я думал: боже, как всё профессионально и документально воспроизведено.

И главное даже не то, что использовались правильные медикаменты, а то, как общался герой с пациентами. Часто именно так общаются врачи скорой помощи: обрывистыми фразами, четкими командами. Это не оскорбление, не жлобство, не отсутствие культуры, просто пациенты в тяжелой ситуации реагируют, когда врач однозначно и четко дает указания.

Б. Х.: И начинают доверять еще врачу.

С. А.: Когда смотрят со стороны, кажется, что это грубо, может, даже это кого-то отталкивает. Но на самом деле только так можно добиться, чтобы пациент четко следовал указаниям для лучшего лечения. Вот это меня восхитило, как документально воспроизведено врачебное общение.

Я работал в стационаре, в приемном покое, общаясь с врачами скорой помощи, среди которых много [моих] друзей. Когда смотрел фильм, было ощущение, что я на работе

— Это получилось как раз за счет погружения во врачебную среду и работы с консультантами?

Б. Х.: Да. У нас и на съемках был консультант. Был интересный эпизод — наверное, самый сложный для Саши Яценко (исполнитель главной роли, получил приз «Кинотавра» за лучшую мужскую роль — прим. «Бумаги»). В эпизоде, когда девочка лежит с ожогами, ему нужно было делать фильтрацию легких. При этом он говорит очень быстро, много и эмоционально. Но консультант настаивал — и правильно абсолютно делал — на том, что фильтрацию легких при этом нужно делать очень медленно.

С. А.: Рассинхронизация происходит, это очень сложно.

Б. Х.: Он [Яценко] никак не мог это сделать. Мы в итоге плюнули и сняли отдельно. Это очень сложный момент — и актеры долго тренировались перед съемками, развивали мелкую моторику рук.

С. А.: У врача скорой это автоматизм, и ему медленно нажимать на мешок Амбу (ручной аппарат для искусственной вентиляции легких — прим. «Бумаги») и быстро говорить — нормально.

В этой сцене четко воспроизведены все фразы, которые надо произносить доктору, но [которые] из-за усталости или экстренности ситуации теряются. Здесь иллюстрация высочайшего самообладания и профессионализма главного героя: перед медицинским вмешательством он спрашивает разрешения у матери пострадавшего ребенка согласие на медицинскую манипуляцию. Это не только соблюдение законодательства, но и этический момент: у пациента есть право согласиться или нет. Потрясающий и очень сильный эпизод проявления гуманизма доктора, Борис.

— В фильме есть акцент на том, что на пути врачей стоят инструкции и бюрократия. Насколько достоверно эти ограничения отражены и насколько точно они соблюдаются в жизни?

С. А.: Когда я учился в институте — да и до сих пор — говорили: врач пишет историю болезни для прокурора. Это жуть, потому что выходит, что и лечение для прокурора. Вот в этом эпизоде с девочкой санитар говорит [главному герою]: «Ты что, дебил?». Он [герой] ведь реально подставляется (герой в этом эпизоде проводит полевую операцию, не дожидаясь реаниматологов — прим. «Бумаги»). Наши законы, к сожалению, такие, что его могли засудить за превышение объема оказанной медицинской помощи, за умышленное нанесение вреда, за смерть девочки. И неважно, что он руководствовался гуманными мотивами.

Б. Х.: Мог лет на пять присесть, по-моему.

С. А.: Да! Но он понимал, что так есть хоть какой-то шанс спасти девочку. И он нарушает порядки и стандарты нашего Минздрава. Это колоссальная смелость и альтруизм доктора.

Когда я учился в институте — да и до сих пор — говорили: врач пишет историю болезни для прокурора

Б. Х.: Нарушает, понимая, что, возможно, будет заражение крови.

С. А.: Да. В этом эпизоде жизнь пациента — больший приоритет, чем должностные инструкции, чем чиновничий беспредел. И он не боится — а многие врачи боятся. Боятся, что уволят, лишат зарплаты, лишат премии.

— Насколько часто на практике встречаются люди, которые вот так не боятся?

С. А.: Редко. К сожалению, врачи мало что могут изменить в недофинансированной и разваливающейся системе российского здравоохранения. Они в подчиненных, трудовых отношениях с организацией, и подчас придется идти на нарушение трудового законодательства, делая что-то ради пациента. Я думаю, лишь процентов пять поступали бы так, как главный герой фильма. Это идет против инстинктов профессионального и личного самосохранения.

— Были в фильме моменты, которые вас, Сергей, покоробили с точки зрения достоверности?

С. А.: Очень сильная поляризация [в характере главного героя]. Он инфантильный в личной жизни — и радикально смелый в профессиональной. Это, конечно, художественная метафора. В жизни, мне кажется, сложно в одном человеке такие полярности уместить.

Я думаю, лишь процентов пять поступали бы так, как главный герой фильма. Это идет против инстинктов профессионального и личного самосохранения

— Борис, в фильме почти все персонажи — врачи: главные герои, их круг друзей и семьи. Почему?

Б. Х.: Это тоже абсолютно драматургическая вещь. Родители-врачи у героини Ирины Горбачевой, потому что мне хотелось сделать такую как бы династию успешных врачей с хорошим домом и живущих в достатке. А он [герой Яценко] максимально не тот, кого они хотели для своей дочери.

И у нас было не так много времени, чтобы рассказать, что у них с друзьями одна компания, одно музло и одни разговоры. Мне хотелось сделать не только мужа с женой и не только кризис мужа и жены, а товарищей и кризис товарищей. Общие друзья помогают это показать.

— Сергей, по вашему опыту, насколько личная жизнь и профессия накладываются друг на друга?

С. А.: Могу сказать, что именно у врачей скорой помощи и людей из приемного покоя, чья работа связана с дежурствами и экстренными ситуациями, в личной жизни особенно непросто. Во многом потому, что идет очень сильное профессиональное, эмоциональное выгорание. Признаком профессионального выгорания становится то, что человек уходит в себя, не остается сил на выстраивание гармоничных отношений в личной жизни. Человек меньше стремится контактировать с окружающим миром, в том числе внутри семьи.

— Это отражено в фильме?

С. А.: Да. Он [герой Яценко] просит жену остановить машину, потому что хочет пописать. И он, не стесняясь проезжающих водителей, встает прямо рядом с машиной у дороги и писает. Она смотрит в [боковое] зеркало и улыбается. Это показывает, что для него нет мира вокруг, он в своем мире. У него возникла потребность — он ее реализовал. Он не видит дорожного трафика, не видит ее, не стесняется, не испытывает стыд — все чувства притуплены. Это яркий признак профессионального выгорания. И она улыбается, потому что понимает: он так непосредственно себя ведет, как ребенок, потому что он «на своей орбите».

— Еще одна тема, имеющая большое значение в фильме, — взаимоотношения врачей с пациентами. Как, по-вашему, в современных российских реалиях люди относятся к врачам?

С. А.: Сейчас с экранов телевизоров постоянно транслируется: уважаемые пациенты, вся медицинская помощь — для вас, бесплатно и доступно. Но как только пациент хочет записаться в поликлинику, ему говорят: ближайшая запись к врачу-специалисту — три недели. Хочешь завтра — плати. А человеку нужны исследования, например, на онкологическое заболевание — и как можно скорее. И он удивляется: как так, я же слышал, что всё бесплатно. Потом он идет на операцию, ему говорят: тариф обязательного медицинского страхования не покрывает адекватные, нормальные расходные материалы, вам придется купить. Пациент: как купить? вы вымогаете у меня деньги!

Врачи из-за пропаганды стали в общественном сознании крайними за все беды: всё хорошо, а доктор виноват

Врачи фактически становятся на передовой «медико-боевых» действий. Это видно по количеству драк и убийств с участием пациентов. Например, в Белгороде, когда врач приемного покоя убил пациента, а в Татарстане пациент семь лет вынашивал план мести травматологу, сделал самодельное оружие, пришел и убил.

Врачи из-за пропаганды стали в общественном сознании крайними за все беды: всё хорошо, а доктор виноват. Поэтому престиж [профессии] сейчас низкий, уважение к врачам низкое, 50 % опрошенных ВЦИОМ считают, что врачи в России неквалифицированы.

Б. Х.: Мне сложно что-то добавить, у меня примерно те же самые ощущения. С того момента, как в фильме появляется новый начальник [подстанции скорой помощи], эффективный менеджер, который пытается как-то наладить новую систему работы, становится понятно, что нормально работать при таких [продиктованных реформой здравоохранения] условиях невозможно. И какой бы человек там ни был, хороший или плохой, он просто не может выполнять свои обязанности. Создавалось ощущение, что скорая — это бесплатное такси до больницы.

— Действие фильма происходит в Ярославле. Локация важна или это мог быть любой город России?

Б. Х.: Важно, что это не Москва. В Москве всё немножко по-другому, немножко «пожирнее». В остальном, мне кажется, примерно одинаково (на дискуссии после закрытого показа фильма Хлебников также рассказал, что в фильме был полностью экранизирован ролик с YouTube, снятый в Петербурге, на котором фельдшер выбегает из машины скорой помощи и разгоняет машины в пробке — прим. «Бумаги»).

С. А.: Хочу сказать, что в Петербурге всё так же, как и в фильме, в других городах еще хуже, а дальше 100 километров от Петербурга вы не найдете машину скорой помощи, фельдшера даже не найдете.

Б. Х.: А вы попробуйте [туда] проехать на их уазике. Я вообще не понимаю, как они довозят пациентов до больницы: мне кажется, в них пациент подскакивает до потолка, если он не привязанный. Это адская абсолютно машина. С другой стороны, не на уазике там и не проехать.

Хочу сказать, что в Петербурге всё так же, как и в фильме, в других городах еще хуже

— Борис, вы получили сильный отклик и от критиков, и от профессионального сообщества, получили главный приз на «Кинотавре». Вас это удивило? Чем, по-вашему, вызван ажиотаж?

Б. Х.: Вы знаете, удивило. Я не знаю, чем вызван. Я про свое кино понимаю немножко позже — наверное, года через два. Я не кокетничаю, но хорошие отзывы критиков и зрителей не всегда признак хорошего фильма. Не знаю, есть ли там [в «Аритмии»] какие-то рычаги, которые заводят эмоции, — я их не закладывал. Но, возможно, где-то присутствует эффект «Белый Бим Черное ухо» — когда по-любому плачешь над собачкой. Я пока не могу в этом разобраться.

— На какие фильмы и сериалы по медицинской тематике вы ориентировались?

Б. Х.: Почти ничего не смотрел. Единственное, глянул пару сцен в сериале «Больница Никербокер». Там очень много натуралистичных сцен операций, и мне было любопытно с секундомером посмотреть, сколько человек может выдерживать на экране открытую рану. Понял, что максимум две секунды.

— А, по-вашему, Сергей, какие фильмы и сериалы о медицине наилучшим образом отражают профессию?

С. А.: Мне приходит в голову ранний Ларс фон Триер и его сериал «Больница». Там описывается мир больницы, сконцентрированный в большей степени на власти врача, чем на обслуживании пациентов.

Кадр из фильма «Аритмия»

— Есть что-то подобное «Аритмии» по актуальности?

С. А.: Фильмов, так отражающих работу врача как в художественном, так и в документальном аспекте, я не припомню.

— Насколько точное представление о нынешнем положении дел в современной медицине будет иметь зритель после знакомства с фильмом?

С. А.: Думаю, точное. Он увидит, что всё держится на таких докторах [как главный герой] — и их единицы. Они последний оплот гуманизма в нашей системе здравоохранения. Зритель увидит, что не система обеспечивает помощь. Увидит, на каком волоске наша медпомощь висит. Этот волосок — конкретный доктор. Который, между прочим, может и сорваться.

— Борис, вы не боялись, что на фоне живого и подробного контекста потеряется основная история главных героев? Как решали эту проблему?

Б. Х.: Боялся, но эту проблему никак не решал. Дело в том, что все вызовы скорой помощи невероятно драматургичны: есть больной, есть помощь, получится, не получится. Просто сделать так, чтобы человек следил за сюжетом.

Мы принципиально хотели сделать двух нормальных, хороших людей. У них нет внешнего конфликта: ни предательства, ни злости. Просто почему-то два человека стали параллельно ходить по квартире

А с разводом [главных героев] мы очень долго мучились. Проще всего делать драматургичный развод: что один, например, изменил. И есть жертва, есть негодяй, всё пошло-поехало. А мы принципиально хотели сделать двух нормальных, хороших людей. У них нет внешнего конфликта: ни предательства, ни злости. Просто почему-то два человека стали параллельно ходить по квартире, перестали замечать друг друга. Это абсолютно антидраматургично, но так хотелось сделать.

— Почему у главного героя «Аритмии» алкоголизм? Это тоже взято из наблюдений?

Б. Х.: Да, взято из наблюдений. Но когда меня спрашивают почему, я не могу сформулировать ответ.

С. А.: Да потому что иначе он не уснет! Я это знаю по своим знакомым. Не уснуть без укола успокоительного, не уснуть, не выпив. Такая эмоционально-физическая перегрузка, что не отключиться, не выкинуть [из головы] всё увиденное за смену. Это разрывает мозг. Врач, который чуть ли не на каждом дежурстве видит смерть людей, должен выпить.

Б. Х.: Да, абсолютно правильно. Но если бы я это сказал, это прозвучало бы не так достоверно.

Если вы нашли опечатку, пожалуйста, сообщите нам. Выделите текст с ошибкой и нажмите появившуюся кнопку.
Подписывайтесь, чтобы ничего не пропустить
Все тексты
К сожалению, мы не поддерживаем Internet Explorer. Читайте наши материалы с помощью других браузеров, например, Chrome или Mozilla Firefox Mozilla Firefox или Chrome.