Пати фор эврибади

В субботу состоялся ежегодный конкурс песни «Евровидение». Корреспондент «Бумаги» Глеб Крауклиш не нашел ничего нового, кроме российского проекта.

Фото с сайта dvafisha.ru

Как ни пытайся, про «Евровидение — 2012» не получается сказать почти ничего конкретного: оно было таким же, как «Евровидение — 2011», а то — таким же, как «Евровидение — 2010», и так до тех далеких времен, когда можно было услышать там, скажем, «Аббу»; впрочем, и тогда все было, скорее всего, приблизительно так же. Созданный в 1956-м году конкурс должен, по идее, способствовать культурному объединению европейских и околоевропейских стран, но на деле каждая страна представляет, как правило, исполнителя, настолько унифицированного и заформатированного, что отличить азербайджанский проект от датского без подписи невозможно. Как у хорошего шпиона должна быть совершенно невыразительная внешность, так и хорошая песня для «Евровидения» должна быть похожа на любую песню из топ-10 за последние тридцать лет. Сделать такую песню не так просто, как может казаться: «Евровидение» бывает раз в год, а чарты обновляются еженедельно. У когда-то малолетних фанаток Селин Дион выросли дети, предпочитающие Джастина Бибера; а угодить надо всем ста двадцати пяти миллионам зрителей из разных стран. Чтобы упростить процесс, продюсеры артистов-участников вывели пару универсальных формул, которые замечательно работают каждый год. Классический вариант — акустическая баллада с неизменной скрипкой, берущая, прежде всего, проникновенным исполнением. В этой категории порой выступают забытые герои прошлых лет: пример — номер-открытие нынешнего «Евровидения». Английский певец Энгельберт Хампердинк, популярный ещё в 60-е и даже выпускавшийся фирмой «Мелодия» в Советском Союзе, исполнил очень милый эстрадный номер, вальс о том, как важно следовать зову сердца, и занял предпоследнее место. Куда удачнее в том же жанре выступил сербский композитор и певец Желько Йоксимович, взявший бронзу. Объяснить такой разрыв трудно: Йоксимович моложе и, пожалуй, посимпатичнее, номер у него был слегка мощнее; ну, а песни про любовь под скрипку — все хороши, и у серба, и у англичанина, и у албанской певицы с впечатляющим диапазоном. Второй популярный «жанр» «Евровидения» называется «энергичная электронная поп-музыка» — по идеальному определению комментатора Дмитрия Губерниева (отдельный текст, кстати, можно посвятить российской трансляции и совершенно бессмысленному и беспощадному ток-шоу до и после: вот уж где не угадаешь, что увидишь и услышишь). Добавить к нему ничего нельзя: это действительно поп-музыка в самом широком смысле, действительно преимущественно электронная (хотя практически все исполнители обвешены какими-то гитарами), действительно энергичная — по крайней мере, энергичнее, чем баллады про любовь. Кажется, она существует вечно: песне девушки с Кипра, французскому номеру, норвежским кричалкам можно дать от пяти до пятнадцати. Звучат они гораздо хуже неумирающих поп-баллад (которым в реальности куда больше лет) именно потому, что выдаются за современную музыку. Эталон ширпотребной попсы, идеальный объект для ненависти Юрия Шевчука — добрая треть выступлений на «Евровидении». С квинтэссенцией этого кошмара — дуэт из Ирландии. На этом фоне очень логично и ожидаемо выглядит победа шведской певицы Лорин, которая тоже как будто исполняет энергичную электронную поп-музыку, но только такую, что не стыдно слушать. Её песню, прекрасно к тому же исполненную, можно вообразить звучащей на танцполах в каких-то весьма модных местах — и, подозреваю, её там услышат ещё не раз. Отрадно, что хоть какое-то подобие конкуренции Лорин в борьбе за зрительские баллы смогли составить наши «Бурановские бабушки»; вдвойне отрадно, что они совершенно не вписываются ни в первую, ни во вторую категорию. Когда в 2006 году «Евровидение» выиграли совершенно непонятные Lordi, стало ясно, что на конкурсе определённо существует запрос на что-то из ряда вон выходящее. Поиски выходящего велись, в основном, в области сценического представления (и, как известно, небезуспешно хотя бы для России), а теперь вот появились «Бабушки», которые без всякого шоу — уникумы. Сама по себе песня, исполненная в рамках конкурса «Евровидение» группой из шести настоящих деревенских бабушек на настоящем удмуртском языке, уже настолько крута, что, кажется, ничего более поразительного, ошеломляющего, в хорошем смысле дикого, вообразить уже нельзя. Но нет — добавьте к ней идиотский припев на английском языке под запредельно трешовый аккомпанемент (как будто что-то со «Сборника лучших танцевальных мелодий — 1995» на пиратской аудиокассете), и получится идеал. Этот номер можно пересматривать вечно, в нём соединяются радость и печаль, искренность и лукавство, тысячелетняя Россия и Россия двадцатилетняя. Трудно поверить, что такое вообще может быть на конкурсе, за всю историю которого даже самые лучшие были просто самыми умелыми в соблазнении публики. Бессмысленно говорить, что второе место — это все равно победа; уже сам факт этого выступления — победа. Эпик, как говорится, вин.